Желание #5  - Марина Эльденберт

– С этого все начинается. Сначала ты нарушаешь правило один раз, потом считаешь, что можно его не соблюдать вовсе. Сначала возвращаешься попозже, потом притаскиваешь своего друга в мой дом.

Стоит представить, что ее лапает какой-то сопляк, как мне хочется убивать. Медленно и со вкусом.

– И что теперь? – интересуется Вета. – Выгонишь меня в ночь?

А ты так уверена, детка, что я этого не сделаю? Прямо хочется доказать ей обратное, но еще больше хочется преподать рыжей урок.

– Нет, Елизавета, – качаю головой. – Но считай, что у тебя желтая карточка. Теперь будешь возвращаться домой до девяти. Иначе узнаешь, насколько я могу быть злым.

– Девять? Но во столько даже дети спать не ложатся!

– Будешь вести себя хорошо, и я позволю возвращаться в десять, – обещаю я, с наслаждением отмечая, как яростно сверкают глаза Веты. Так и вижу, что тигренок хочет укусить побольнее и при этом чувствует, что вот прямо сейчас со мной шутить не стоит.

– Ты мне не брат!

– Точно. И я пустил тебя в свою квартиру по доброте душевной.

– Ты невозможный! – выкрикивает девушка и на этот раз убегает по лестнице, перепрыгивая через ступеньку.

– Какой есть, – отвечаю я.

Вета наглухо задвигает штору бильярдной, но уже через секунду показывается снова, чтобы маленьким ураганом пронестись через мою спальню и тренажерный зал в ванную: стеклянные перегородки не помеха, чтобы рассмотреть девчонку.

Стоит представить рыжую полностью обнаженной, с капельками воды на ее светлой коже, как я понимаю, что роль феи-крестной мне приелась раньше, чем я вошел во вкус. Потому что еще час назад я решил ее не трогать, даже если она станет голой бегать по квартире, а теперь хочу отправиться за ней следом и присоединиться.

Возвращаю стакан на кухню, добавляю воды и делаю глоток. Губы обжигает, особенно их обжигает при мысли, что не так давно стекла касались ее. Кому там нужен был лед? Мне он сейчас точно придется кстати. Не стакан, а целое ведро. Потому что ее припухшие губы не дают мне покоя. Смешно, но скорее всего это сделал какой-то пацан, который не умеет толком обращаться с женщиной.

Вета проносится обратно, на этот раз в светлой пижаме, которая прикрывает не больше ее домашней одежды. Она и сама домашняя, и от этого мой контроль трескается как замерзшая река по весне.

Пару минут я втыкаю на бар, стараясь справиться с охватившими меня чувствами, потом с грохотом возвращаю стакан на стойку. Нерастаявшие кубики ударяются о грани с мягким «дзынь».

Хер с ними, с этим «я не должен, потому что она моя сводная сестра»! Если девчонка хочет секса, она его получит.

Я хочу ее.

И точка.

Поднимаюсь наверх, раздвигаю шторы бильярдной и обхожу стол.

Вета спит, свернувшись клубком на широком диване. Сейчас от этой уютной картины у меня просто зубы сводит. Ладно, не зубы, кое-что пониже, но не будить же ее, на хрен.

Поэтому мысленно от души выругавшись, разворачиваюсь и иду в душ.

Да, душ сейчас точно будет очень кстати, а наш разговор мы продолжим утром.

Если кто-то и мог испортить самый чудесный день, то это Омельчин!

А ведь все действительно было прекрасно. Для начала я наконец-то получила свое «сносно» от Джорджа и, казалось, воспарила от счастья к облакам. Потом нас в честь пятницы отпустили пораньше, а Влад перехватил меня и взял с меня обещание приехать сегодня вечером, после его смены, в тату-мастерскую.

Я с радостью согласилась, тем более что сегодня заказных съемок не предвиделось (пятница же, все гуляют), и я успела забежать домой, накраситься. Выбрала одно из двух платьев из собственного гардероба. Нет, на самом деле у меня их было гораздо больше, но с собой в Москву я взяла только самые необходимые вещи.

После экскурсии по салону, которую мне устроил Влад, мы отправились в парк Горького, где гуляли, болтали и смеялись. Не помню, когда в последний раз так много смеялась: он рассказывал забавные истории так заразительно, что остаться равнодушной не удалось бы даже тому, у кого чувство юмора напрочь отсутствует.

Почему в эту минуту мне в голову пришел Омельчин?

– У меня уже губы от смеха болят, – призналась я, чтобы избавиться от физиономии сводного братца перед глазами.

– Значит, нужно их размять, – сказал Влад, обхватив ладонями мое лицо и поглаживая скулы большими пальцами.

– Поцелуями? – подсказала я. В шутку, но наши взгляды встретились, и парень перестал улыбаться, потянулся ко мне.

Не сказать, что у меня большой опыт в поцелуях, в общем, он практически такой же, как и весь мой остальной сексуальный опыт, но Влад целовался классно. Без слюней и без попыток затолкать язык поглубже. Разве что любил прикусывать губы, что только добавляло остроты ощущений, и отчего по моей коже туда-сюда маршировали мурашки, а в груди и внизу живота растекалось приятное тепло.

Он целовался лучше, чем все, с кем я целовалась раньше, и мы настолько увлеклись, что совершенно забыли про время. Поэтому домой я неслась на всех парах. Но, наверное, можно было задержаться на пару часов. Тогда бы Нику надоело меня ждать, и он бы свалил спать.

«Не свалил бы», – подсказала интуиция. Ну уж точно это был не здравый смысл, потому что Омельчин вел себя как отчим: деспотично и вообще так, что хотелось постучать по темноволосой голове чем-то тяжелым. Например, кием, висящем на стене в моей «комнате».

А эта его желтая карточка?! И то, что сказал возвращаться домой к девяти!

Козел.

Какой же он козел!

И даже холодненький стакан со льдом его не спасает. Вот стоит Нику сделать что-то хорошее, как он тут же перечеркивает это что-то хорошее своим отвратным поведением.

Злость на Омельчина была такой сильной, что я полночи возилась на диване, ворочаясь с боку на бок, и не способная успокоиться и заснуть (правда, когда он сунулся ко мне сразу после разговора, я притворилась спящей, чтобы больше не лицерзеть его рожу). Думала-думала-думала, даже эйфория от поцелуя испарилась под действием обиды и досады. Стоило вспомнить о Владе, как тут же прилетало воспоминание об этом клятом стакане, насмешливо вздернутой темной брови и словах про то, что «девушек не жрут».

Можно подумать, он сам никогда своих девиц не кусал!

При мысли об этом мне снова захотелось треснуть его кием.

Какого он взъелся на меня из-за этих десяти минут? Ерунда же какая-то! Я, блин, совершеннолетняя, и могу возвращаться домой хоть под утро.

Стоило сразу этот момент прояснить. Окончательно и бесповоротно!

К завтраку я выползаю с самым боевым и решительным настроем. Доказать и показать всем, а особенно одному непробиваемому тирану, что я взрослая и самостоятельная.